Открытая книга

Моё самое большое литературное потрясение этого лета – роман Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза». Удивительный сюжет, прекрасный язык.

«Автор возвращает читателя к словесности точного наблюдения, тонкой психологии и, что самое существенное, к той любви, без которой даже самые талантливые писатели превращаются в холодных регистраторов болезней времени, — пишет в предисловии к книге Людмила Улицкая. — Роман Гузель Яхиной — вне всякого сомнения — женский. О женской силе и женской слабости, о священном материнстве не на фоне английской детской, а на фоне трудового лагеря, адского заповедника, придуманного одним из величайших злодеев человечества. И для меня остается загадкой, как удалось молодому автору создать такое мощное произведение, прославляющее любовь и нежность в аду…»

Яхина Гузель - современный российский писатель, автор романа «Зулейха открывает глаза» о раскулачивании 1930-х годов, лауреат премий «Большая Книга» и «Ясная Поляна».  Родилась 1 июня 1977 г. (39 лет) в Казани.

«Зулейха открывает глаза» — самый яркий дебют 2015 года — открытие «Большой книги».

Ниже предлагаем интервью с молодой писательницей.

Текст: Клариса Пульсон, для «Российской газеты»
Фото:  littime.ru

«Зулейху…» уже успели назвать «женским вариантом» «Обители» Захара Прилепина, согласны?

Гузель Яхина: Да, действительно наши романы можно сравнивать: они изданы с разрывом в один год, затрагивают близкие темы, в одной истории герой — молодой человек, в другой — молодая женщина. Для меня «Зулейха…» — это очень личная вещь, я вынашивала и писала ее почти три года. Можно сказать, у меня не было выбора, о чем писать, — я точно знала, что буду писать именно о раскулачивании и кулацкой ссылке.

Семейная история?

Гузель Яхина: Да. Бабушку мою звали Раиса Шакировна, ее родная деревня — Зюри, в Сабинском районе Татарии. Бабушке было 7 лет, когда родителей раскулачили и всю семью сослали на Ангару. Высадили на пустом берегу, в глухой тайге. Сначала жили в землянках, потом отстроили себе дома, работали на Аяхтинском золоторудном комбинате. Это был не лагерь, а трудовой поселок, назывался Пит-Городок. Стоял он на реке Большой Пит — притоке Ангары. Когда подплываешь к этому месту по Ангаре, поселочек, стоящий на высоком пригорке, очень красиво отражается в реке, очень похоже на древнерусский былинный град. Отсюда, как рассказывала бабушка, и название — Городок. В Пит-Городке бабушка прожила 16 лет.

С 1946 года поселенцам постепенно начали выдавать разрешения на возвращение — и она вернулась в родные края. Ей исполнилось тогда двадцать три года, она успела в Сибири закончить педагогический техникум. Так получилось, что старшая сестра бабушки в начале сороковых годов сбежала из Пит-Городка, попала на фронт, стала зенитчицей и вернулась в родные края уже героем войны — она и позаботилась о младшей сестре, ходатайствовала о ее возвращении на родину. После приезда из Сибири бабушка долго работала учительницей начальных классов в школе областного центра — села Богатые Сабы.

Кстати, на днях я как раз вернулась из поездки оттуда: в рамках проекта «Большая Книга в провинции» была в Татарстане на встрече с читателями. Собралось очень много людей, половина — бабушкины ученики, сейчас уже сами люди преклонного возраста. Вспоминали бабушку, некоторые плакали.

Дома тема раскулачивания обсуждалась?

Гузель Яхина: Не то чтобы активно обсуждалась, но и не замалчивалась. Бабушка говорила о сибирском периоде жизни нечасто, под настроение.

О чем вспоминала чаще всего?

Гузель Яхина: Как на ее глазах утонула баржа с поселенцами. Она с родителями была на второй барже, которая шла следом… Я запомнила из ее сибирских рассказов какие-то самые яркие моменты: как они с другими детьми мыли золото в притоках Ангары, например. Бабушка подробно описывала всю технологию: как брали войлочные прокладки, как вкладывали их в многослойные деревянные решетки и, просидев целый день в ручье, в холодной воде, намывали несколько крупинок золота, несли их сдавать и таким образом выполняли план. Или как бегали по утрам в школу.

Школа была в соседнем поселке, за несколько километров от Пит-Городка. Ребятишки бежали туда — темным зимним утром, по глухому лесу, страшно боясь волков, которые могли выскочить из леса. У бабушки тогда была плохая обувь — и она время от времени снимала шапку с головы, согревала ноги, потом снова надевала шапку на голову и бежала дальше… Жалею, что не записывала ее воспоминания на диктофон — она рассказывала вещи, которые невозможно придумать. Знаете, что еще удивляло? В ее рассказах не было горечи, скорее что-то светлое, даже радостное.

Это же детство, юность…

Гузель Яхина: А еще друзья, которых она считала ближе родных. Население Пит-Городка было многонациональное. Люди варились в общем котле на поселении 16 лет. После постановления 1946 года многие разъехались, кто-то так и остался в Пит-Городке, укоренившись. И потом всю жизнь бывшие питчане общались, переписывались, ездили в гости друг к другу и встречались — там, в поселке на Ангаре. Бабушка очень жалела, что по семейным обстоятельствам не смогла приехать на последнюю такую встречу в 1980 году.

Посмотреть живьем удалось?

Гузель Яхина: Нет. Пит-Городок существовал до 1994 года, а потом исчез с карты. Аяхтинское золоторудное месторождение иссякло, Советский Союз распался — никому не было дела до крошечного поселка, окруженного тайгой. И сейчас это заброшенное место. Нашла фотографии в интернете, последняя датирована 2005 годом: туристы проезжали мимо на байдарке, увидели развалины и остановились сфотографировать. Это уже практически съеденное тайгой пространство, разрушенные дома, полуистлевшие срубы, через которые проросли деревья…

Таких личных историй у нас — сотни тысяч, есть гораздо более драматичные. И книг немало, талантливых, хороших, сильных, не только романов, но и воспоминаний. Почему именно это стало темой первой?

Гузель Яхина: У нас были очень непростые отношения с бабушкой. У нее был железный характер, сибирский. Мне хотелось лучше понять ее, разобраться в том, как этот характер сложился. Для этого и написала книгу.

Тогда почему Зулейха — не маленькая девочка, а уже взрослая тридцатилетняя женщина с очень тяжелой судьбой? Может быть, даже неосознанно тяжелой судьбой — до ссылки, до Сибири, разве это не меняет ситуацию принципиально?

Гузель Яхина: Да, совершенно верно. Я просто чувствовала, что хочется написать про переселенцев. Стала перебирать варианты: про кого эта история могла бы быть, какими могли бы быть герои. Сначала вообще хотела сделать главную героиню гораздо старше — чтобы в Сибирь поехала 40-летняя бабушка с внучкой: тащила бы ребенка с собой, спасала, воспитывала. Потом передумала, переиграла. Мне показалось, что нужный возраст — 30 лет, когда человек еще способен измениться. Так появилась относительно молодая героиня. И роман начался с одной сцены: Зулейха стоит перед огромной картой и медленно осознает, что гигантская карта — это вся ее страна; а сама она — маленькая песчинка, где-то на этой карте. Эта сцена в романе есть. От этой сцены — назад и вперед по ходу действия — стали развиваться, разворачиваться какие-то события. Но отправная точка — маленькая женщина и большая карта. Этой женщине 30 лет, она уже не девочка, но еще и не взрослая, зрелая женщина, в переломный момент судьбы.

Первая глава — о жизни Зулейхи в доме мужа — самая сильная в романе, от нее сносит крышу. Здесь есть мотив, которого прежде раньше ни у кого из писавших о 30-х годах и репрессиях не было: в какой чудовищной реальности существовала эта женщина. Получился неожиданный эффект — ссылка и последующая жизнь не намного страшнее, чем то, домашнее бытие, полное привычных унижений и несправедливостей.

Гузель Яхина:  По большому счету эта традиционная деревенская жизнь подсмотрена мною в доме бабушки и дедушки. Они были учителя, сельская интеллигенция, но жизнь вели совершенно крестьянскую. В детстве я много времени проводила с ними, наблюдала их общение. Дедушка любил бабушку. Тем не менее в доме всегда была тема мужчины и тема женщины. Без дедушки никто не начинал есть за столом, к примеру. Дедушка всегда сам резал хлеб и раздавал его. Дедушка делил и раздавал мясо. Это не признак унижения женщин, но подчеркивает патриархальную роль мужчины. И в романе я ничего не придумала, просто вспомнила, как это было в доме бабушки и дедушки, чуть-чуть усилила акценты, гуще положила краски.

Кто в книге реален?

Гузель Яхина:  Упыриха. Она единственная имеет прототип — мою прабабку, у которой был крутой деспотичный нрав. Знаю ее только по рассказам родных и истертой фотографии: сидит слепая старуха в повязанном по брови платке. Конечно, она никого не убивала, не морила голодом, как свекровь Зулейхи в романе, но именно она дала толчок к созданию образа страшной столетней старухи. Все остальные персонажи выдуманные. Сначала я прописала историю Зулейхи как сценарий. Пыталась сразу писать как роман, но это сложно сделать, не имея опыта. Долго мучилась с первыми главами и поняла, что сперва нужно построить историю на уровне сюжета, чтобы элементарно понять, где она начинается, куда движется и чем заканчивается.

А персонажи возникали, вырастали сами — по ходу развития истории. Этих персонажей было поначалу больше, чем нужно, они все множились, мешали друг другу, и кого-то пришлось не пустить в роман… Каждый раз, когда появляется новый герой, интуитивно чувствуешь, органичен он истории или нет, а также — куда он будет двигаться. Скажем, Игнатов, который по ходу истории из палача превращается в жертву. Я сперва не думала, что между ним и Зулейхой что-то может возникнуть, но когда поместила их в обстоятельства, стало очевидно: их сближение неизбежно.

Неожиданно гармонично получился светлый финал.

Гузель Яхина: В такой истории нельзя было делать хеппи-энд, но и заканчивать на трагической, безрадостной ноте, отпускать читателя с чувством опустошенности тоже нельзя. Финал пришел сам. Когда очень долго варишься в истории, многое получается само.

Почему эти уже такие давние события не отпускают?

Гузель Яхина: В этом времени есть настоящие мощные драмы, трагедии. О них нужно говорить, писать, читать. У меня был очень хороший учитель истории, Владимир Владимирович Ленский: потрясающий, преподавал не по учебникам, а по дневникам, архивным материалам, художественным произведениям. Самым живым, ярким и волнующим из всего курса истории для меня оказался советский исторический период. Писать про современность пока не очень получается. Уважаю людей, которые умеют интересно, достоверно, тонко писать о современности.

Кстати, у меня в романе была задумана современная линия — про то, как правнучка Зулейхи, в каком-то смысле я сама, расследует судьбу своей бабушки по архивным документам. Написала эти главы — получилось искусственно, не сочеталось с историческим материалом. И я вырезала всю современную часть.

Первый роман, достаточно зрелый, профессиональный, таких случайностей не бывает.

Гузель Яхина: Я пишу с детства — стихи, прозу, философские сказки, сценарии, пьесы. Серьезно думала над тем, чтобы идти во ВГИК на сценарный, это была моя мечта. Закончила педагогический институт — по диплому я учитель немецкого языка, но не работала по специальности совсем, стала переводчиком, переехала в Москву, появилась семья, ребенок. Когда ребенок подрос, все-таки задумалась над тем, чтобы вернуться к мечте и закончила Московскую школу кино, только что получила диплом. Хотелось сделать хоть один роман. Ну и вот, написала.

В книге есть слова: «Свобода подобна счастью. Для одних вредна, для других полезна». Это так?

Гузель Яхина: Эти слова принадлежат Новалису. И один из моих героев, доктор Лейбе, просто цитирует Новалиса, наблюдая за тем, как его спутники совершают побег из вагона. А мне кажется, что потребность в свободе — самая важная для любого человека.